Anima
by Anima

часть 2

- Мари... Мари, милая.... Очнись.
- Ветер? Ты рано сегодня.… Где ты?
Везде... За твоей спиной.... На твоих ладонях.... У тебя в мыслях...
-Не спи, прошу тебя. Нельзя.
- Не могу, Ветер. Он отнимает мои силы. Я устала. Все напрасно... Прости.
- Открой глаза, слышишь... Тогда рисуй. Что угодно, только не засыпай... Рисуй меня...
- Я никогда тебя не видела, Ветер. Мои рисунки не смогут передать и сотой доли тебя...
- Все равно. Возьми карандаши... Давай, Мари... Ты же любишь запах дерева и грифеля... Я буду рядом. Я помогу тебе. Только не закрывай глаза…

... Мари достала из стола стопку белой бумаги, краски, большую связку простых карандашей и вытряхнула все это на кровать. Она всегда рисовала только в кровати, постоянно пачкая покрывало. Выбросила подгнивший осенний букет из листьев в открытое окно и поставила вазу с водой прямо на пол. Намочила кисточки, дотянулась до книги, на которой всегда рисовала, забравшись на кровать и устроившись удобнее. Из раскрывшейся книги на пол полетели, словно высохшие бабочки, незаконченные рисунки. Изрисованные страницы покрыли пол в ее комнате прямоугольными мутными лужами. Краски были грязными и только уныло растекались по гладкой поверхности листа. Она бросила кисточки и нашла среди простых карандашей любимый, черный и мягкий, оставляющий потрясающие угольные полосы на мертвом глянце бумаги. Глаза слипались, но она упорно и настойчиво выводила острые дерганые линии, ломала грифель, вычерчивая углы. А потом линии поползли вверх, сплетаясь вместе где-то высоко над головой в высокий остроконечный свод темного храма…
...Она из последних сил ухватилась за мраморный подоконник. Лоб Мари пылает, покрыт испариной. Она, прижимаясь бледнеющей кожей к запотевшему закрытому наглухо окну, оставляет на нем бесформенные нечеткие разводы. Ее сдерживаемое горячее дыхание, прорывающееся сквозь стиснутые зубы, снова и снова покрывает холодную гладкую поверхность стекла тонким узорчатым слоем влаги. И так до бесконечности.

Кэт сухой липкой ладонью (она весь день готовила свадебный торт; торт на вкус будет как залежавшаяся сухая бумага.) упирается в голую спину Мари. На вторую ладонь она намотала шнурки от корсета и тянет, тянет изо всей силы тончайшие шелковые нити на себя. Нити давно уже врезались ей в кожу, под ними проступила жидкая теплая кровь, пачкающая ткань свадебного платья, но Кэт все равно затягивает корсет. Бесполезно. Теплая кровь Кэт незаметна на платье, платье само все цвета разбавленной свежей крови.
Мари выдыхает весь воздух из легких, мысленно молясь, чтобы Кэт наконец-то смогла затянуть шнуровку…
Кэт выпутывает окровавленные ладони из шелковых перепачканных нитей и отпускает шнуровку. Она, неестественно прямо застыв на коленях за спиной Мари, закрывает лицо руками и начинает судорожно всхлипывать, размазывая кровь и соленые слезы по лицу, потом, сгорбившись, воет тихо и протяжно. Мари глотает воздух, не отрываясь от поверхности окна. Платье ей мало. Корсет не сходится на ее тонкой талии, открытый лиф чуть прикрывает ее грудь, зато юбка - непропорционально длинная, вся испещренная мягкими алыми складками, поблескивает в полумраке, растекаясь по полу в комнате Мари маленьким зловещим озером. Громкие неестественные всхлипывания Кэт давят по вискам и застревают в горле Мари бессильным раздражением. Ей жаль Кэт, ей сейчас жаль их обеих. Терпеливо ждет. Надо торопиться.
- Пошла вон. - Рэм, бесшумно проникнув в комнату, поставив подсвечник на столик возле закрытого окна, привычно жестоко оттаскивает Кэт за волосы от Мари. Кэт, тихо испуганно охнув, пошатываясь, убегает, плотно закрыв за собой все двери. Первую - в комнату Мари, вторую - в восьмиугольной звездообразной прихожей, заставленной зеркалами, третью - ведущую на лестницу вниз, в гостиную, убранную белыми лилиями. Наверно, так же безнадежно и тоскливо хлопает в последний раз крышка гроба, обитая торжественным черно-серебристым бархатом. Тихо. Мари не шевелится. Неподвижность и покорность сейчас кажутся ей самым безопасным.
- Какая ты красивая, моя крошка.
Рэм подходит к ней сзади, так близко, чтобы голой спиной Мари чувствовала холодные серебряные пуговицы на его рубашке, пропускает сквозь пальцы ее длинные, неубранные в прическу волосы, запутываясь в них своими кольцами.
- Я хочу этой ночью видеть твою шею, милая моя.
Он скручивает жгутом ее волосы и, собрав их высоко на затылке, очень быстро и ловко, словно делал это всю жизнь, протыкает их на японский манер стальной гладкой спицей. Мари вздрагивает. Спица царапает кожу. Неприкрытая волосами спина покрывается капельками пота. Мари напрасно смотрит в темную мутную поверхность стекла - она не видит отражения даже его стройного силуэта у себя за спиной.
- Не дыши.
Он, не отнимая рук от ее шеи, опускается на колени, как это только что делала Кэт, только ближе, совсем близко, дышит в спину. Острым, ядовитым языком чертит линии высоко на сведенных вместе лопатках Мари, считает ее проступившие позвонки, опускаясь ниже, проникает под перекрещенные шнурки на корсете. Одна рука - на ее напряженном животе, второй, точно повторяя следы языка, одними сильными пальцами затягивает шелковые ниточки. Ему совсем не трудно, у него даже не напрягаются мышцы рук, даже не проступают под гладкой кожей бледные тонкие вены. Еще мгновение, и он досчитает ее позвонки, еще чуть-чуть, и вышитые стеклянным бисером края корсета сомкнутся, если только прежде не раскромсают на мелкие осколки ребра Мари. Она кусает губы, не дышит, не двигается с места. Еще совсем немного, и она перестанет чувствовать его прикосновения, его горячий влажный язык, его руки на животе, его бедра, касающиеся ее ног. Потому что потеряет сознание. Ей совсем нечем дышать. Душный, сгустившийся воздух в комнате обволакивает изнутри ее легкие, обжигает ноздри, разъедает глаза.
- Поторопитесь, вы можете опоздать.
Голос Виктории пробивается к ней сквозь липкую, тягучую пелену удушья. Рэм отстраняется, скидывая с лица упавшие нити белоснежных прямых прядей, рассыпает длинный гладкий шелк по черной ткани рубашки. Единственным не оставившим ее ощущением был холодок запотевшего окна, и пугающий мрак за окном. Как в такой темноте они найдут путь к храму… Виктория выжидающе смотрит, царапает колким, напряженным взглядом неестественно прямую спину Мари.
- Мы готовы...

...Слишком много белого - белый снег на черной земле, белые лепестки роз на каменной плитке в церкви, белые свечи, слишком много белых свечей, зажженных разом перед алтарем.
-И в горе и в радости
И до последнего вздоха
Пока смерть не разлучит вас
Аминь.
Белый атлас торжественной одежды на священнике. Миллионы пламеней трещали так громко, что заглушали торжественную речь. Слившийся с монотонным голосом пар от растопленного воска поднимался к высокому своду храма.
Холодный серебряный металл сдавил тонкую косточку пальца.
- Теперь поцелуйте ее.
Она отрывает невидящий взгляд от воскового стянутого лица священника и, закрыв глаза, поворачивается к нему. Он первый раз за те десять лет, что они знакомы, целует ее в уголок губ и быстро отстраняется. Она переводит дыхание и, подняв тяжелые веки, видит только его правильный и четкий профиль на фоне мигающих затаившихся ликов святых. Он нетерпеливо, отработанным жестом прогоняет по длинным, цвета белого шоколада, волосам волну, от шеи до кончиков, и вопросительно смотрит на священника.
- Все?
- Объявляю вас мужем и женой…
Все.
Его рука в любой момент может с аппетитным хрустом раздробить ее тонкие пальцы, но она этого не чувствует. Просто ей очень холодно в таком неподходящем платье на пронизывающем ветру, просто разбитый под ногами лед моментально срастается вновь тонким шрамом. Холодно очень, скорее бы уже все закончилось.
Весь вечер играли скрипки, нарочно щекоча нервы, выводя самые высокие ноты. Он еще десятки раз целовал ее губы, а потом его поцелуи стали все больше походить на болезненные укусы. Такие грубые, что она каждый раз, как только он отстранялся от нее, окунала горящие губы в бокал с вином, будто бы вино могло смыть с них следы крови из ран на ее губах. От вина уже давно начала кружиться голова.
Он все чаще оборачивался к Ирэн и, близко наклоняясь к ее уху, шептал ей что-то, касался губами ее уха. Рыжая заливисто хохотала и отталкивала его, хлопала в ладоши, заставляя его целовать Мари в губы.
Он мстил рыжей тем, что долго не отрывался от припухших губ молодой жены, доводя ее до хриплых беспомощных вздохов. Ей было все равно, только бы не видеть его горящих глаз и гладких длинных волос, щекотавших ее покрытый маленькими бусинками влаги лоб.
- Внимание всем!
Рыжая в который раз порывисто оттолкнула его, нечаянно разливая по белоснежной поверхности стола алое вино. Мари не могла оторваться от кровавого пятна, расползшегося по поверхности. Скрипки наконец-то смолкли, гул возбужденных голосов затих, застыло пламя тысяч свечей.
- Прошу внимания. Торжество подходит к концу. Молодым пришло время остаться наедине и насладиться обществом друг друга.
Ее перебил поднявшийся, словно беспокойный ветер в пустых подворотнях, шепоток одобряющих голосов.
- Но! - Ирэн вновь повысила голос. - Молодые сначала должны подарить гостям последний танец, прежде чем они нас покинут. Прошу!
Он поднялся и, шутовски поклонившись ей, протянул ей руку. Она впервые посмотрела прямо ему в глаза. В них нетерпеливо поблескивали холодные искорки, ему не терпелось скорее покончить с этой комедией. Он сдернул ее за запястье из-за стола и быстро потянул за собой на середину огромной залы. Гости отшатывались от них в стороны.
Они оба замерли, ожидая первых звуков мелодии. Заглянули друг другу в глаза. Он - самоуверенно с вызовом, она - немного испуганно и растерянно. Он все понял, и растянул в усмешке подвижные губы.
- Улыбайся, иначе мне придется этой ночью поучить тебя хорошим манерам, - прошипел он ей в ухо, сильно сжимая ее ладони. Она натянула улыбку и погасила искры неуверенности и тревожного предчувствия в глазах.
Она повторяла заученные движения танца, он, прижав ее к себе, наклонился и жадно впился зубами в мочку ее уха.
- Моя... Знаешь, десять лет - слишком большой срок ожидания.
- Больно, прекрати, - пыталась слабо сопротивляться она.
- Привыкай. Терпение тебе пригодится. - Он еще сильнее сжал зубы, отстранился и провел кончиком языка по шее, от уха к выступающей ключицы. От ускоряющегося темпа, мелькающих лиц вокруг и его действий у Мари все поплыло перед глазами.
Он расцепил ладони и заскользил по ее полуобнаженной спине, специально царапая ей лопатки кольцами. Отстранился, чтобы видеть ее реакцию.
- Прошу, перестань. Только последний танец. А потом будешь делать все, что хочешь. Только не теперь, - взмолилась она, с трудом стряхивая с себя слабость.
- Все? Что хочу? Звучит интригующе, детка. Я хочу сейчас и здесь… - Шипел он, выдергивая из ее волос заколку и нащупывая на ее корсете шнурки, туго стягивающие ее и без того тонкую талию.
- Не будем ждать... Начнем, - продолжал он в, резко, нетерпеливо дергая за шнуровку платья. Лиф платья уже не так сильно душил ее, она могла вздохнуть, наконец, свободно. Глубокий вдох полной грудью придал ей силы и прояснил мысли. Она не собирается терпеть унижения.
Резко сбросив с себя его руки, она дернулась в сторону, освобождаясь из его плена. Не успела она сделать хотя бы шаг, как он вновь схватил ее за рассыпавшиеся волосы. Его удар по лицу сбил ее с ног, она упала на колени, прижав пальцы к вспоротым губам. Он ударил тыльной стороной ладони, рассек ей губы обручальным кольцом.
- Куда собралась? - прорычал он, наклоняясь над ней. Музыка стихла, голоса мгновенно замерли. Было слышно даже, как алая капля, просочившаяся сквозь пальцы, покатилась по такого же цвета шелку платья. Теперь стало ясно, зачем понадобился такой странный цвет свадебного платья. Он заправил длинные волосы за уши.
- Танец еще не закончился. Теперь будешь танцевать одна, дорогая... - Он подхватил ее за талию как игрушку и потащил к накрытым столам, где в оцепенении застыли гости. Она, оглушенная яростным ударом, не могла сопротивляться. Смахнув одним рывком все со стола на пол, разлив на холодном мраморе остатки вина, он бросил ее на стол.
- Танцуй, - приказал он. Все приглашенные гости окружили в полнейшей тишине их двоих со всех сторон.
Мария, чувствуя на себе сотни ждущих взглядов, медленно подняла голову и сквозь спавшие на лицо пряди посмотрела на него. Она сама не осознавала того, но в тот миг ее взгляд был страшен своим отчаянием, ненавистью и вскипающей яростью. Она была похожа не на запуганного ребенка, не на униженную девочку, беззащитную и слабую, сжавшуюся от страха перед безудержной яростью жестокой твари. Она казалась загнанным в угол маленьким, отчаянным зверьком, взъерошенным и настороженным, готовым в любую секунду кинутся на любого, кто только решится пошевелиться. И ему не понравился ее взгляд.
- Давай, тварь! Видишь, мы все ждем? - Он оглянулся вокруг. Начинай, а мы все тебе похлопаем. Не так ли? - Его тон не предусматривал возражений.
Она напряженно поднялась.
Он перестал скалить зубы и замер, готовый к ее нападению. Нервы не выдержали, она кинулась вперед, не обращая внимания на столпившихся вокруг. Ей сейчас нужен был только он, тот, кого она ненавидела сейчас больше всего на свете. Поднявшаяся откуда-то из потаенных уголков ее естества черная волна ярости была сильнее голоса разума. Но ей преградила путь рыжая, та самая, с которой он шептался весь вечер. Ее лицо неестественно напряженно застыло, когда она оттолкнула Рэма в сторону. Она пихнула Мари назад так, что она ударилась позвоночником об угол стола:
- Не стоит этого делать, деточка. Тебе все равно не справиться со всеми нами - нас много! А ты - лишь досадное недоразумение. Так что не стоит пытаться… - Она зло хохотнула, наблюдая, как от боли бледнеет лицо Мари.
Мари вдруг поняла, что все напрасно. Ей здесь никто не поможет. Все здесь - одна большая семья. Нет, точнее, стая, и Мари догадалась, кто в стае был вожаком. Она здесь чужая, лишняя, та, которую даже не считают нужным замечать. А если уж она решилась поднять от пола глаза, ее будут бить, всей стаей, пока она не затихнет и не станет просить милосердия. Звери. Она оглянулась вокруг, закусив больно губу. Лица потеряли четкость и слились в темно-бардовое месиво, только глаза поблескивали в мигающем свете неоновых лампочек. Единственное, что ей оставалось - это сопротивляться, даже с сознанием того, что все бесполезно. Она бросилась вперед на рыжую, полоснув ее по бледным щечкам посильнее, так, чтобы хоть на время ее правильные черты лица были подпорчены глубокими царапинами. Мари ухватилась испачканными в крови пальцами за ее огненные локоны, обламывая ногти.
- Ну, все, надоело.
Фея, высокая шатенка с острой треугольной челкой, закрывающей полностью лоб, все это время спокойно наблюдавшая за происходящим в стороне, поигрывая полным бокалом виски, протолкнулась сквозь живую стену к сцепившимся девушкам. Она резко оттянула голову Мари за длинные спутавшиеся волосы и щедро плеснула ей в глаза виски. Мари пошатнулась от режущей боли и дернулась назад, защищая лицо руками. Алкоголь был настолько крепким, что, казалось, разъедал веки, горящую кожу и губы, словно кислота. Из обожженных глаз потекли слезы, разодранные в кровь губы щипало.
- Пора заканчивать этот детский утренник и заняться, наконец, делом. Торжество затянулось.
Она наклонилась над скорчившейся на полу Мари.
-Зря ты все начала, крошка моя. Ох, зря. Сама напросилась. Ты уж прости.
Мари хотела взглянуть в глаза стерве, но, на время ослепнув от виски, ничего не видела. Ее низкий равнодушный голос онемевшей дрожью отдавался в застывшем теле.
- Рэм, так уж и быть, мы поможем тебе в последний раз. Это даже интересно. Ты как, Ирэн? - спросила она у рыжей, кивая на саднившие царапины на щеках.
- Ничего, заживет. Мы ведь отыграемся на ней за все, правда?
- Ты еще сомневаешься? - зло бросила Рита, пиная Мари острым носком босоножки. - Давай ее на стол. Рэм, не стой там. Между прочим, все это касается тебя в первую очередь.
Рэм подхватил Мари с пола, словно сломанную куклу, и втащил ее на стол. Она сопротивлялась, как умела, извиваясь всем телом, как пойманная змея. Дышать было трудно - шнуровка лифа запутывалась и затягивалась с каждым движением все сильнее, она со свистом втягивала воздух обожженными ноздрями. Ноги путались в длинном гладком шелке, мешая ей.
Фея прижала Мари за плечи к липкому столу и сразу же получила на запястье отпечаток зубов Мари. Девушка закашлялась, почувствовав во рту тошнотворный вкус густой крови, смешанной с крепким виски и вяжущими духами Риты.
- Маленькая стерва... - Выдохнула та, отдергивая руку. - Хелл, держи ее голову.
Кто-то сильно ударил ее головой о стол, намотал ее черные волосы на руки и потянул их вниз. Мари тихо застонала от глухого удара. Теперь она не могла пошевелиться совсем.
- Рит, какие волосы у нее шикарные. Я хочу себе такой парик, можно? Ну, пожалуйста...- Протянул голос откуда-то сбоку.
- Валяй. Только сначала закончим с ней. Потом - все, что захочешь.
Шея быстро затекла в неестественном положении, ладони, прижатые со всей силы цепкими пальцами Риты, похолодели и задрожали.
Рэм порвал на ней платье и сел на ее бедра, прижимая их к липкому от разлившегося вина столу. Мари отчаянно изогнула спину, пытаясь согнуть голые ноги в коленях и сбросить его с себя. Рэм, царапнув ее обнаженную грудь аккуратным острым ногтем, разжал ее скривленные губы, лицемерно прошептал "прости", впился ей в рот, наполняя ее своим пьяным свистящим дыханием.
-Рэм, быстрее, - нетерпеливо взвизгнула рыжая, не отрывая взгляда от изогнутой спины Рэма, по которой дождем струились шоколадно-белые пряди длинных волос.
-Не мешай мне наслаждаться первой брачной ночью, Ирэн, - протянул он, проводя ладонью по дрожащему плоскому животу распятой на столе Мари.
- Только полюбуйтесь, какая красавица у меня жена, - прошептал он, скользя пальцами ниже по животу, стирая с кожи капельки влаги. - Ты такая славная, моя маленькая девочка, я никогда, слышишь, никогда не обижу тебя… - Словно в бреду нашептывал он ей нежные слова, в то время как она, отчаянно цепляясь за держащие ее руки, извивалась под его горячими ладонями.
Когда он прикоснулся щекой к напряженному животу Мари, возбужденный, сдерживаемый свист над ее головой участился. Рита… Она крепче сжала ее запястья, впиваясь ноготками в кожу. Мари, не обращая внимания на боль в горящих глазах, подняла сожженные веки. Не сразу мир вокруг обрел свои привычные очертания. Потом пространство ограничилось острой треугольной челкой и мерцающими глазами, приблизившимися очень близко к искаженному отчаянием лицу Мари. Фея, держащая Мари за запястья, покусала губу зубками и улыбнулась ей, вызывая сильный, последний взрыв судорог во всем теле.
- Убью тебя, - простонала Мари чуть слышно, отворачиваясь, чтобы не видеть ее загоревшиеся глаза и хищно поблескивающие при каждой вспышке неонового света губы.
- Давай-давай, убей меня, деточка...

...Странно, но острая треугольная челка начала вдруг завиваться у нее на глазах в колечки и быстро-быстро стекать со лба по бледным скулам неровными, торчащими в разные стороны короткими вихрами.
Мари, не понимая, что происходит, дернулась, чувствуя, что ее больше ничто не прижимает к твердой поверхности. Липкое, навязчивое чувство пережитого только что кошмара оставалось внутри нее, оно растеклось с кровью холодными льдинками, покалывало кончики пальцев и сдавливало горло проглоченными слезами. Она лежала головой на чьих-то острых коленях, уже не на столе, а на своей кровати, отчаянно, до боли в пальцах ухватившись за скользкие простыни. Она резко села, глубоко отрывисто вдохнув, сильно стукнулась лбом о чей-то подбородок. В ушах загудело от недостатка воздуха и резкой боли. Будет хорошая шишка. Кто-то, щелкнув ушибленным подбородком, тихо выругался у нее за спиной. А потом Мари закричала изо всех сил, насколько только хватило воздуха. Ее призраки проникли сквозь грань ее сна в эту реальность…
Но чужая рука, обхватив ее сзади за шею, запечатала ей теплой ладонью рот. Весь воздух, что оставался в ней, вырвался через нос с глухим протяжным стоном. Когда легкие опустели, Мари втянула воздух, уже не сдерживая сильных всхлипываний. Первый осознанный вдох после удушающего ощущения полнейшей беспомощности во вне, первые за всю жизнь слезы. Она почувствовала себя только что родившейся, или вновь воскресшей, или же вернувшейся с того света. Непонятно, но ей не стало легче, кошмар продолжался. Она, поражаясь тяжести своих рук, вцепилась в душащую ее руку со змеиным рисунком по коже, начала вырываться, пытаясь разжать держащие ее пальцы, прогибала спину и извивалась в крепких тисках незнакомых ей рук.
- Ну, тише... Все, все, хватит...
Кто-то, не обращая внимания на ее сопротивление, надежно прижал ее к груди, немного ослабив хватку на шее, но вторая рука, на вздрагивающем животе, не давала возможности вырваться.
- Успокойся, кошмар закончился. Все хорошо теперь. Ну... Перестань. Все.
Кажется, она узнала этот хриплый голос. Она уже слышала его по ночам. Этот голос разговаривал с ней на рассвете, когда ее сон был очень чуток. Он управлял ее снами. Он рассказывал ей стихи и тихо-тихо рассматривал ее рисунки, разбросанный по полу. Он играл ей мелодии колокольчиками, развешанными по ее комнате и, не дожидаясь ее пробуждения, исчезал прежде, чем над горизонтом поднималось солнце.
Не может быть... Мари пыталась унять сильные всхлипывания, она не умела справляться со своими слезами, не могла сейчас контролировать свой голос, слабый и прерывающийся. Она медленно выбиралась из затянувшегося кошмара, цепляясь за реальность, не менее странную, чем ее сны.
Его широкая ладонь на ее животе контролировала сквозь тонкую ткань платья каждый ее резкий вдох. Ее дыхание отдавалось ему в груди растопленным ядом, пряным, вязким, болезненным. Таким, будто бы он сам сейчас задыхался с ней от пережитого только что страха. Казалось, что она не сможет сделать очередного необходимого теперь им обоим глотка воздуха.
Мари немного пришла в себя, потянулась к его руке, сжавшей ей горло. Она начала ощупывать его пальцы, а он, поддаваясь ей, ослабил хватку. Пальцы - нестерпимо горячие, выступающие костяшки, острые и тонкие; поднявшиеся под кожей от напряжения живые венки. Дальше… Сильные запястья с четким пульсом, быстрым и ровным. Рука прохладные и гладкая, покрытая черным рисунком с бледными просветами кожи. Мари удивлялась, как вдруг до предела обострилась чувствительность кончиков ее пальцев, как точно она ощущала каждую его клеточку. Он сжал ладонь в кулак, оживляя под тонкой кожей мышцы. Черная змея на его руке ожила и беспокойно скользнула по ее влажной шее. Мари, мучительно дождавшись, когда он замрет снова, продолжила свое путешествие. Острый локоть, прижатый к ее груди, кожа на внутреннем сгибе очень мягкая и нежная…
- Мне щекотно... - прошептал он ей в волосы, заставляя ее беспомощно вздрагивать. Она закрыла глаза, чувствуя, как медленно и тепло по венам растекается его знакомый простуженный голос, вытесняя из нее холодные иголки ночного смятения. Мари застыла, не решаясь, куда двигаться дальше. Все-таки на спину, гибкую и напряженную, под плотную ткань футболки, на выступающие лопатки, чуть влажные и прохладные от пота. От лопаток Мари осторожно скользнула по шее, чисто интуитивно чувствуя, что здесь есть еще один черный маленький рисунок. Она четко обвела кончиками пальцев по контуру его тайный знак. Когда Мари посильнее нажала на позвонок, он медленно, чтобы не спугнуть ее руку, наклонил вперед голову, прижимаясь щекой к ее виску.
Другой рукой Мари метнулась от пояса его джинс вверх по позвонкам. Он резко выпрямил спину, увлекая ее за собой, заставляя ее точно повторить его контур, заставляя ее чувствовать, как подвижны при каждом вдохе у него проступившие под кожей ребра. Мари, заставив себя расслабиться и довериться незнакомым движениям контролирующего ее Ветра, откинула голову ему на плечо.
Теперь он прерывисто, со сдерживаемым свистом дышал ей в шею, тянулся полуоткрытыми губами к ее уху, сладко выдохнув:
-Не бойся меня, Мари.
Она провела по его голове ладонью, пропуская сквозь пальцы его взлохмаченные волосы, царапая кожу на голове ноготками. Коснулась гладкого лба, закрытых трепетавших глаз, наконец, дотронулась до его подвижных губ. Он жадно, с готовностью поцеловал подушечки ее пальцев и легко закусил их зубами, пробуя ее кожу на вкус. Ее пальцы пахли гуашью, простыми карандашами, и, странно, он почувствовал едва уловимый привкус обжигающего виски.
Она узнала его по губам, мягким, красиво очерченным и невероятно подвижным.
- Ветер... Это ты.
- Да, Мари. Здравствуй. Я спугнул твои кошмары.
- Только не исчезай. Они вернутся за мной, когда тебя не будет рядом…
- Я буду с тобой до рассвета, а потом уйду, - прошумел он в ответ, пробуя языком ее острую, как и у него самого, ключицу.
- Помоги мне, Мари... - Он опустил руку с черным змеиным узором и осторожно, чтобы не спугнуть ее, так странно доверившуюся ему, начал выпутывать ее скрещенные ноги из свадебного щелка помятого платья. Но когда его ладонь, наконец, заскользила от коленки выше, она из последних сил свела ноги и зажала в теплом плену его ладонь.
- Не надо, Ветер.
Он сразу напряженно замер, задержав дыхание. Его острые колени обхватили сильнее ее ноги, будто бы она вновь вырывалась, терзаемая в бреду кошмарами.
- Пусти меня.
Он убрал руку и с шумом выдохнул горячий воздух ей в волосы, защекотав зашнурованную спину…
Она, с трудом выбираясь из тепла, исходящего от него, с тоской ощущая, как тяжело не чувствовать его рядом, все же отползла в дальний угол кровати, подальше от него, и свернулась на краешке, спрятав под щелоковой тканью платья стройные ноги. Теперь она могла рассмотреть его внимательно, сопоставить то, что только что ощущала пальцами с тем, что видела теперь. Хотя в густых предрассветных сумерках она видела лишь смутный силуэт ее Ветра. Опираясь гибкой спиной о стенку кровати, чуть приподняв острый подбородок, он сидел, напряженно сжимая руками покрывало на кровати. Короткие взлохмаченные волосы цвета сырого пепла щекотали ему бледный, гладкий лоб. Ему стоило невероятных усилий сейчас отпустить ее. Теперь же он просто смотрел и ждал, зная точно, не посмеет больше прикоснуться к ней, а она никогда снова не доверится ему.
- Прости, Ветер. Я...
- Выходишь замуж, - низко и хрипло прогудел он устало, почти равнодушно, констатируя давно ему известный факт. - Ты разве не знаешь, Мари? Ты не доживешь до своих пятнадцати лет. Они решили не ждать до венчания, они просто не могут больше, они очень голодны. Твое время пришло. Этой ночью они хотели с тобой расправиться.
- Ты бредишь, Ветер.
- Увы, нет. Если ты уснешь до рассвета, они вновь накинутся на тебя, а Рэм будет первым, кто вонзит в тебя свои белоснежные зубки. Потом вся стая разорвет тебя на кусочки, а свадебное платье порвут на лоскутки, чтобы перевязывать ими свои холодные, кровоточащие запястья…
- Прекрати, ты меня пугаешь. Я не верю.
- Я когда-нибудь пугал тебя, моя маленькая, славная Мари? Я причинял тебе вред? Тебе больше некому верить, и ты сама это знаешь.
Да, она верила ему, каждому сказанному им слову, она и так все уже давно знала, просто боялась в этом себе признаться. Ей было страшно. Она уткнулась лицом в подушку, заглушая всхлипывания.
- Ну, Мари... Не надо плакать, - как-то трогательно отчаянно прошептал он, дотягиваясь до ее лица.
- Что мне делать, Ветер? - Простонала она, зарываясь лицом в его широкую прохладную ладонь, неосознанно целуя солеными губами его дрожащие от нетерпения пальцы.
- Для начала вернись ко мне, Мари… - Он, не дожидаясь ее реакции, притянул ее за талию к себе и положил ее голову на колени. Так им обоим было гораздо спокойнее. - А теперь спи. Утром поймешь, что надо делать, утром все не так страшно, как это кажется ночью. Выход есть всегда, просто надо в это верить, моя сладкая Мари. Все будет хорошо…
Ветер гладил ее волосы и стирал с лица проступившие морщинки. Он чувствовал, как тревожно и больно у нее в груди бьется сердце. Он просто знал, как эта маленькая девчонка боится остаться совсем одна сейчас, и знал, что больше всего на свете ей нужна его поддержка. Потом, когда она уснула, он ходил беспокойно по комнате, мимоходом рассматривая ее черно-белые рисунки, так странно точно передававшие своей угловатостью, неопытностью и неловкостью его черты. Он звенел колокольчиками на ее занавесках. А перед уходом окропил ее светлую голову капельками дождя. С первым лучом солнца он метнулся к раскрытому окну и, оглянувшись на затихшую Мари, растаял, оставив после себя смятыми простыни и спутанными - ее черные волосы. Вот только она опять не заметила, как он исчез…

...Мари проснулась от пинка в дверь. Дверь со всего размаху ударилась о стену и, спружинив, с равной скоростью вернулась в свое привычное положение.
- Виктория, успокойся, - невозмутимо бросил Рэм, спокойно открывая перед взбешенной Викторией дверь и пропуская ее вперед.
- Нет, ты только полюбуйся на нее. Спит, красавица. Уже три часа дня. Вы с Рэмом должны были выбирать в это время кольца. - Она бешеной фурией пронеслась по комнате и с размаху ударила Мари по лицу. Ее сон начинает сбываться…
- Она испачкала платье своими красками! Перемяла его, как какая-нибудь потаскушка! Чем ты занималась всю ночь, что не смогла проснуться?
Виктория стащила Мари за волосы на пол.
Рэм, не обращая на них внимания, прошел мимо них к распахнутому окну, захлопнул раму и дернул темные шторы.
- Не люблю сквозняков, - поежился он, пожимая красивыми плечами. - Аккуратнее бей ее, Вика. Не уродуй ей кожу. - Он резко направился к ним, отстраняя метавшую молнии Викторию. Нависнув над ней, Рэм вытер с ее губ кровь и облизал пальцы, прикрыв глаза. Виктория жадно следила за ним.
- Не смотри на меня так, Вики, это мое, ты же знаешь. Платье - мелочи, закажем новое. Нам ведь нужна сама невеста, целая и невредимая. Правда, крошка? - Рэм обратился к Мари, водя пальцами по царапине, оставшейся после ночного кошмара на ее губах.
Мари задрожала, ясно осознав смысл сказанного только что Рэмом. Его глаза жестоко поблескивали ей в ответ, с каждой секундой все четче вытягиваясь в тонкие вертикальные иголочки. Виктория, повинуюсь его мысленному приказу убраться из комнаты вон, неохотно вышла.
- Умойся, дорогая моя. На твоем лице следы чужих рук. Как нехорошо получается...- Он поднялся, наслаждаясь еще пару минут ее беспомощностью и беззащитностью, потом неторопливо вышел. И запер ее комнату на ключ…

- Ветер, где ты? Мне все это надоело. История затянулась. Помоги...
- Знаешь, сладкая, маленькая моя Мари... Второго этажа вполне достаточно для тех, кто не умеет летать...
- Ты милый. Пласибо.

- Где невеста?
- Тупой вопрос, Виктория. Ты совсем разучилась выражать свои мысли оригинально. Убить Фею...
- За что?
- За то, что говорит слишком много. Она была права. У моей святой Мари выросли крылышки...

12 декабря 2004 г.