 |
||
 |
 |
|
|
Жизнь в жанре эссе «…отсюда, собственно, всё и началось. Мне нравилось ему улыбаться – знаешь, бывает такое особенное ощущение, когда улыбаешься особенному человеку. Становится чуть-чуть страшно, и его возможная реакция или её отсутствие щекочет нервы. Короче, в тот момент для меня возможность просто стоять, смотреть на него и улыбаться, была дороже всего на свете. Ты, конечно, скажешь, что я дурочка – и поступишь правильно; в последнее время я сама не могу себе подобрать более точного определения. На последней неделе практики влюбиться с первого взгляда в незнакомого парня на улице чужого захолустного городишки! Я почему-то уверена, что с тобой такого произойти не может. Это было ужасно странно – со мной такое в первый раз, если мне не изменяет моя дырявая девичья память. Ах, чёрт, эпистолярный жанр позволяет ругаться?.. и чертыхаться? Сегодня я хочу всё, абсолютно всё делать по правилам. Я даже отказала одному симпатичному мальчику с позапрошлой вечеринки у Даны. Очень приятный мальчик был, я бы даже сказала – просто прелесть был мальчик. Но какого чёрта, если у меня до сих пор маячит перед глазами это чудо… Представляю, как глупо я выглядела – выскочившая из автобуса, без моего любимого кожаного жакета, без моей сладкой земляничной итальянской помады на губах, без малейшего намёка на причёску на голове. Да ещё и улыбающаяся ему. Чёрт, я даже не знаю, как его зовут!!! А он мне понравился до жути, у него невероятно приятный голос. Сьюзи, если бы ты его видела!.. такой высокий, стройный, изящный… о-о, я просто потеряла счёт времени, пока стояла там и ждала следующего идиотского автобуса. Но самое главное – он ушёл с вечеринки, и ушёл один. Уже только это настораживает и обнадёживает. Он был чем-то недоволен, насколько я смогла разглядеть, видимо, поссорился там с кем-то. Он пару раз скользнул по мне взглядом (чёрт, а я не привыкла, чтобы мной так пренебрегали!), но абсолютно равнодушно. С таким же выражением лица он смотрел и на остановку позади меня, и на фонарные столбы. Сьюзан, я в отчаянии. Если бы мне кто-нибудь сказал, что мне делать… я тут совсем одна (Ленни не в счёт, он вечно где-то пропадает, мерзавец) и не вижу конца этим бесконечным потокам любопытствующих туристов. Если бы тут была ты! О, Дьявол, я уже не выдерживаю. Вчера сорвалась на какого-то пенсионера, фотографирующего в запрещённом месте. У-у, какой скандал был… А, да, и ещё – практику нам с Ленни продлевают до семнадцатого. Что я ещё могу сказать, кроме слов, неподобающих при общении в эпистолярном жанре?.. Вечно уже не знаю чья, Джен». «…самое неприятное началось, когда нас начали знакомить. Она не могла и двух слов связать, причём иногда у неё путались слова её родного языка (кажется, польского) с английскими словами. Понимал я от силы процентов тридцать из того, что она лопотала. Мне до жути хотелось сбежать оттуда, но она вцепилась в меня, как Лео ДиКаприо – в спасательный жилет, и нипочём не хотела отпускать. Потом повела со всеми знакомиться. Отвратная компашка, надо тебе сказать. Особенно меня раздражал один тип, знаешь, такой, с претензиями… я сначала сам чуть не подвалил познакомиться, думал – девчонка симпатичная сидит. Ха, тем более, я видел, как она… оно целовалось с Робом. Правда, Роба потом стошнило – но это скорее от пива, чем он поцелуев. Так вот, она подвела меня с этим познакомиться. Я улыбаюсь, как дурак, оно улыбается мне, все в умилении. Оно втыкает в рот сигарету, подаёт мне руку и глубоким басом произносит: - Привет, Вилле. Я выпал в осадок прямо рядом с его диваном. Оно проводило моё падение удивлённым взглядом, улыбнулось шире, поцеловало меня в шею и предложило тост за знакомство. Я первый в жизни раз растерялся перед педиком. Наверное, потому что таких красивых я ещё не видел. Выпил с ним на брудершафт и даже позволил себя чмокнуть… мама дорогая, оно так целуется… Извини, отвлёкся. Итак, я потихоньку начал приходить в себя и отползать от дивана. Вилле отвернулся куда-то, видимо стрелял у кого-нибудь ещё сигарету. Моя полячка откопала меня снова и намертво вцепилась, но теперь я был этому только рад. Она увела меня подальше от опасного дивана, представила компании парней с нормальной ориентацией и отвалила в поисках пива. Я успокоился, приободрился и даже успел с кем-то несерьёзно подраться из-за результатов последних бейсбольных матчей за первенство штата. Затем нечаянно наткнулся взглядом на Вилле. Он сидел на полу, на его месте устроилась какая-то девушка, со скучающим видом посасывающая мундштук с длинной дамской сигаретой. Вилле что-то усиленно ей втирал, и лицо у него было такое, будто он умирает с похмелья и просит у неё денег на бутылку пива, а она не даёт. Чем всё дело кончилось, я не успел разобрать, но у Вилле потом на щеке остался красивый след – отпечаток ладони, а та девчонка на следующий день не пришла в музей. Говорили, что у неё бред и высокая температура, и что она несёт всякую чушь про графа Дракулу Задунайского, а иногда даже зовёт его. Вилле с вечеринки потом быстро смылся, видимо, ему не в тему было мелькать там с такой изукрашенной рожей – она его крепко приложила… мне про него доброжелатели рассказали пару историй, и я понял, что оно не зря мне так с самого начала не понравилось…» Я по два раза перечитала оба письма, посмеялась над совершенно разноплановым изложением событий. Нетрудно было сделать вывод, что внимание и Дженифер, и Ленни привлёк один и тот же человек… только вот насколько разными были отзывы… Джен я знала, и знала то, что она часто спешила выносить окончательный вердикт, была до абсурдности влюбчива и вообще не отличалась особой рассудительностью. Ленни в работе был на неё очень похож, но в личной жизни поражала его странная, почти брезгливая разборчивость. Он был дотошен до педантичности в вопросах религии, и ни за что в жизни не стал бы встречаться с девушкой, исповедовавшей что-нибудь, кроме протестантства. А уж про людей нетрадиционной ориентации он не говорил иначе, чем на повышенных тонах и не выбирая выражений. Кстати, странно, что тут так про этого Вилле Задунайского почти доброжелательно написано… конечно, Ленни пытался щадить мои чувства, и вообще он был довольно вежливым молодым человеком, но от принципов тоже никогда не отказывался. Оба письма содержали яростный призыв мне прибыть на место происходящих событий и поддержать увядающих на ниве практики работников сферы обслуживания. Ленни – так тот вообще со свойственной ему прямолинейностью сообщал, что забронировал мне билет на автобус до Гринвэлла. Что прикажете делать? Короче, я назавтра же встала пораньше, упаковала зубную щётку, любимые шорты и пару белья в рюкзачок, схватила плеер, сунула туда диск RHCP и почувствовала себя первой женщиной-космонавтом… как там её, эту русскую звали? Но, впрочем, неважно. Я тряслась добрых четыре часа в старой развалюхе, наверняка собранной на довоенном заводе и пущенной в оборот ещё до памятной даты вторжения немецких войск в Польшу. Диск успел прокрутиться пять раз, чем надоел мне несказанно, а посему первым местом моего паломничества в Гринвэлле стал CD-store. Занятное местечко, похоже, там и по сей день обретается местная золотая молодёжь. Не буду врать, утверждая, что вовсе не пыталась отыскать памятного Ленни и Джен вампира. Но – чёрта с два, он, видимо, всё-таки боялся солнечного света и спал на стареньком мирном кладбище Гринвэлла в гробу со всеми удобствами. Купив невиданный доселе нигде сборник Aerosmith (нет, ну не поймите меня неправильно, сборники у меня уже есть, просто этот был немного не такой), я вновь почувствовала себя на коне. На изящном и диком вороном мустанге. Нет, ну какова картинка – лето, солнце жарит, как в Долине Смерти, все вокруг в шортах или вовсе без них, большинство почтенной публики имеет место быть на пляже, спасаться от жары в воде. А он – выпендрился. Одет. В чёрное. Чёрная маечка, чёрные же широкие штаны, тяжёлые кроссовки. Жёлтые дурацкие очки. Завязочки пришиты, улыбки пока нет. Он спросил в магазине что-то раритетное, получил вежливое пожатие плеч и начал уже гордо удаляться в неизвестном направлении, как в дело вступила я. Развила бурное наступление, с упором на монологическую речь. Тема – исключительная потребность узнать время, причём именно из этих очаровательных чувственных уст. Уста улыбнулись, открыв мне совершенно мустангоподобные кусалки. Какой, к чертям, вампир?.. «лафа-а-адка-а-а»…но, что странно, не обращая внимания на моё разочарование, уста сообщили мне местное время с точностью до одной десятой секунды и выступили с ответным монологом на тему «чего-бы-вы-не-отказались-поесть-на-завтрак». «Хочу крови, хочу мяса!». Я обворожительно улыбнулась, мысленно подвывая Стиву Тайлеру в наушниках, чтобы заглушить голос совести. Как оказалось, я хочу «чего-нибудь», причём именно «где-нибудь». Нет, от компании не откажусь. Ах, ну как это модно стало в последнее время – называть свою горячо любимую персону «компанией». Он был возмутительно хорош собой, даже несмотря на далё-о-окие от вампирского ГОСТа зубки. Чувство юмора, вредные привычки и склонности, а также какие-либо сильные стороны характера пока отсутствовали напрочь. «Это они стесняются». Я решила терпеливо подождать, благо время не поджимает, объект интересен даже сам по себе, а не по производимому на друзей впечатлению… короче, мне стало любопытно. Итак, мы сидели в кафе. Он пожирал глазами меня, я – меню. Обоих пожирала официантка, до тех пор, пока я ей не напомнила, что самая непитательная еда – это та, которую едят глазами. Отвернулись оба. Задунайский засвистел, официантка самоуничтожилась в направлении кухни, едва успев подхватить листочек с записанным заказом. Пели Тайлер и мой голодный живот. Картина работы Пабло Пикассо… - Что ж, - вновь улыбкой напомнив мне о своём исключительно земном происхождении, произнёс объект. – Нам, наверное, самое время познакомиться. «Ничего не знаю, самое время завтракать, где моя картошка фри и овощной салат?!» - Что ж, раз ты так думаешь… Сьюзан, - я протянула ему руку. Не потряс, а чмокнул, что странно. - Вилле… Я его уже на четверть обожала, когда принесли десерт. Он изрекал глубокомысленные и довольно милые вещи, щурил на солнце глаза цвета морского дна на мелководье, покусывал дужку от своих дурацких очков и улыбался моему ворчанию. Совершенство во всех отношениях, решила я. Будем дружить, Вилле Задунайский. Потом он пригласил меня на прогулку до ближайшей приличной гостиницы – остановиться у Джен мне не позволяла совесть, а у Ленни – испорченные нервы. Шли мы до гостиницы как-то, мягко скажу, странно – зигзагами, петлями, проходными дворами, пляжем… когда я в третий раз заметила красиво проплывающую мимо вывеску «Гостиница», то решила осторожно намекнуть моему гиду о времени: - Ну и куда ты завел меня, проклятый старик? – кстати вспомнив отрывок из русской оперы «Смерть за царя», хмуро буркнула я. У «проклятого старика» широко распахнулись прелестные кокетливые глаза, а нижняя челюсть красиво спланировала на уровень колен. - Чего? – хрипло выдал он, усиленно моргая. - «Го-сти-ни-ца», - неторопливо, по слогам прочитала я вывеску за его спиной, затем перевела взгляд на его лицо. Контраст явный, но, наверное, раньше его никто не сравнивал со старым кирпичом… - А-а, мы уже пришли, - делая вид, что всё так, как должно быть, спокойно улыбнулся он. Мерзавец. Стив Тайлер очень в тему завёл свою «Blind Man»… люблю сказки с красивым концом, которого один из персонажей, по канонам – злодей и вообще большая бяка – не видит. Потому что занят. Земляными работами на пользу отечества. - Да, мы пришли, - выцарапывая из его руки свой рюкзачок, попугайски повторила я. – Спасибо за завтрак и за экскурсию. Было просто невероятно приятно познакомиться, Вилле. - Ты в музей приехала работать, да? – прозорливо догадался Задунайский. Пришлось наградить его – оставить жизнь. И даже кивнуть. Он просиял, глянул на часы, благовоспитанно ужаснулся и помахал мне ручкой: - Тогда ещё увидимся. До скорого. - М-м, угу, - вежливо ответила я. Он был сражён моей лаконичностью, но сиять не перестал. Рассмеялся и убежал куда-то к морю. Мерзавец… он мне нравился. На следующий день (а весь предыдущий я посвятила отдыху от мирских дел, кормлению клопов и прочим богоугодным делам в гостинице) Джен и Ленни поймали меня с поличным на ступенях исторического музея Гринвэлла. Я пыталась в неподобающей позе стянуть с ноги сандалию и по-свойски разобраться с засевшим в ней камушком. Но меня оглушили воплями, связали по рукам дружескими объятиями и в таком виде понесли к служебному входу, по дороге увещевая больше никогда не ходить через дверь для туристов. Ленни всё пытался выяснить, не спит ли он, раз такое счастье в облике растрёпанной меня неожиданно свалилось им на головы. Поэтому он себя всё время щипал, и не успокоился, пока не подал палец жутко злому пекинесу директора музея. Шавка тяпнула его, завыла что-то очень похожее на первые аккорды похоронного марша и убежала. Ленни понял, что не спит, и успокоился. - Еле нашла этот ваш музей, - жаловалась я, сидя на жутко неудобном стуле со сломанной спинкой. – Главное, ни одна живая душа не знает, где он находится… как его ещё туристы могут находить?.. - Загадка, - пожала плечами Джен, - мы весь город специально объехали, ни одного указания на то, что этот музей вообще существует… но они всё равно как-то догадываются! - Чутьё, - обречённо развёл руками Ленни. Задел укушенным пальцем стену, болезненно поморщился, но тут же вспомнил, что пострадал «за веру». – Ты получила моё письмо, да? - И моё? – встряла Джен. - Получила, получила, не волнуйтесь. И даже нашла того человека, о котором вы оба говорили. - Мою любовь?! - Вилле?! - Чего? – Задунайский сунулся в кабинет директора. На его лице было написано: «Иду я как-то по коридору музея, никого не трогаю…». Он увидел Ленни, широко улыбнулся, затем меня, улыбнулся ещё шире. До Джен его взгляд едва дотянул, потом вернулся обратно ко мне. – Привет. - Привет, - я инстинктивно откинулась на спинку стула. Красиво свалилась на пол. Вилле посмотрел на остальных (все в ступоре замерли, глядя на него), молча подошёл, подал мне руку и улыбаясь, сказал: - Я так и знал, что когда-нибудь стану причиной несчастья… но вот чтобы из-за меня страдали такие люди… не ушиблась? - Ерунда, - старчески прокряхтела я, - вот однажды я с качелей упала – это было да-а… Ленни тогда от страха в обморок свалился. Помнишь, Ленни? - Н-не знаю, - уставясь в пол, промямлил он. Парень явно был донельзя смущён и сбит с толку обстоятельствами появления «вампира» в их скромной обители. Задунайский красиво свистнул, сложив тёмные губы трубочкой. Покачал головой, мягко улыбнулся мне как жертве обстоятельств и произнёс: - Я же говорил, что мы ещё увидимся… Я не знала, куда деваться от укоризненного взгляда Джен. Бедная девушка поняла, что её жестоко обманули, но так просто сдаваться она не собиралась. Я решила незамедлительно провалиться сквозь каменный пол… - Помню-помню, - покивала, чтобы отвязаться от Вилле. Но тот тоже был упрямым, а посему, видимо, ещё со вчерашнего дня взял за правило убалтывать меня до смерти на совершение какого-нибудь жутко неправомерного поступка: - Не покажешь мне, где тут что? Я совсем недавно наткнулся на здание, до этого часа два просто шатался по городу… - Сама только что здесь оказалась, - невинно пожала я плечами. - О! Ещё лучше, - обрадовался он, - вместе будем заблудившимися туристами… Джен и Ленни хором поёжились от ненавистного слова, и это дало Задунайскому время, чтобы вывести меня из кабинета, настырно повторяя: - Когда сам что-нибудь долго ищешь и находишь, потом запоминаешь на всю жизнь дорогу… а тебе ещё здесь работать… и мне, если повезёт. - М-м, запоминаешь?.. но это только если находишь. А если нет? - Не волнуйся, в случае чего за нами вышлют поисковую группу… и у меня есть карта музея, - жестом фокусника выуживая из небольшой сумки сложенный листок бумаги, провозгласил он. - Итак… здесь прямо… …направо… …опять прямо… …всё прямо, прямо… …направо… …оу, какая симпатичная железяка!.. …снова направо… …а, нет, вру, там налево… обратно. Не, ну какая обалденная железяка!.. …здесь налево. М-м, и где проход?.. пошли прямо. Может, там всё-таки не налево надо было свернуть… тебе-то куда нужно? - Обратно, - жалостливо пробормотала я, уставясь в жестяную вывеску с надписью: «Подсобные помещения. Посторонним вход воспрещён». Вилле рассмеялся, покровительственно приобнял меня за плечи. - Не волнуйся, в музеях невозможно потеряться… я даже из Лувра живым выбрался как-то. - С трудом в это верю, - буркнула я, затравленно озираясь. Я не помнила этого коридора. Минут через десять он начал проявлять первые признаки беспокойства – покусывать пальцы и оглядываться. Несколько раз восхищался памятной нам обоим железякой. Несколько раз перевернул карту. Запутался окончательно и пошёл наугад. Я безропотно брела следом, уговаривая себя, что карта только у него и что в случае чего я смогу его вырубить, отобрать карту и выбраться отсюда сама. Ещё через полчаса его энтузиазм завял окончательно, и Вилле присел на гипсовый постамент. Окон не было, он светил в карту зажигалкой и приглушённо ругался. Я взвешивала в руке фамильную алебарду Тюдоров… - Зачем такому маленькому городу такой безобразно большой музей?! - наконец сдаваясь, поразился Задунайский, щурясь длинными глазами в темноту перед постаментом. - Не знаю… - Вот и я о том же… если бы мы нашли пожарный кран, - он мечтательно закатил глаза, - я бы сразу понял, где мы. - Угу, - ляпнула я, удаляясь. - Ты куда? – чуть обеспокоенно спросил Вилле. - «Мы» пошли искать пожарный кран. А ты – сиди здесь и никуда не уходи, понял?.. Кажется, он кивнул… Ну, положим, пожарный кран я нашла минут через десять упорного ощупывания стен, с чем громко поздравила Задунайского. Гулкое эхо некрасивым дребезжащим резонансом прокатилось под стенами музея. Наверняка тут водятся летучие мыши… и нелетучие крысы… Только вот моя находка никаким местом не помогла. Вилле несколько раз перевернул в руках карту, бодро сказал: «Нам сюда, здесь есть выход…» и упёрся носом в стену. - Видимо, это был не тот пожарный кран, - потирая кончик носа и заслоняя огонёк зажигалки от сквозняка, предположил он. Я сочла за лучшее промолчать. В довершение всех бед он подпалил карту со всех четырёх сторон, так что теперь носил в руках странное подобие криволинейной трапеции… и скоро погасла зажигалка. - Бензин кончился, - философски вздохнул Вилле. Поудобнее перехватив рукоять алебарды, я подошла к нему вплотную и сказала нехорошим шёпотом: - Даже боюсь предполагать, какая часть тебя доберётся до выхода из музея… и сделает ли она это самостоятельно… «Вампир» фыркнул у меня над ухом и успокаивающе произнёс: - Не волнуйся, я неплохо вижу в темноте… давай руку. Даже в шёпоте он умудрялся сохранять те эротические полуобморочные интонации, что присутствовали в его нормально звучащем голосе. Цапнул прохладными пальцами мою ладонь и уверенно двинулся в неизвестном направлении. Не знаю, как он ориентировался – может, путём эхолокации, может, банально наощупь, - но в стены мы больше не вписывались. - Свет! – воскликнула я минут через пять. - Что? – он резко встал, я по инерции врезалась ему в спину. – Чего тебе? - Я говорю – свет! - А я говорю – чего тебе? Подобного рода диалог мог продолжаться ещё чёрт знает сколько времени, если бы сам Вилле не увидел узенькую полоску света над самым полом справа от нас. - А-а, свет, - глубокомысленно изрёк мой проводник, уверенно направляясь к полоске. - Это дверь, - переходя на возбуждённый полушёпот, прошелестела я. - Сам вижу. Поскольку я стояла практически к нему вплотную, было очень забавно слушать его голос, прижав ухо к его спине. Ласковый бархатный бас звучал чуточку глухо, но приятно. Вилле толкнул злополучную дверь. Она слабо поддалась, с противоположной стороны что-то металлически задребезжало. Он толкнул сильнее. Дребезжание стало невыносимо громким, а затем оборвалось грохотом и лязгом. Дверь, наконец, распахнулась, и мы узрели поверженного рыцаря, судя по табличке – шестнадцатого века. Точнее, не самого рыцаря, а полный доспех: шлем, панцирь, кольчуга, латные перчатки, щит, меч… Наверное, у нас отвисла челюсть. По краям двери курчавились завитки сорванных обоев. Мы вышли через стену… Нам попало. Не сильно, но вполне ощутимо. Вилле лишили премии на три месяца вперёд, а меня – уволили, даже не успев принять на работу. Занятно получилось… - Ерунда, - легко отмахнулся Задунайский, сплёвывая окурок на мокрый песок рядом с собой. – Я всегда говорил, что канцелярской крысы из меня не выйдет… - А кто выйдет? – я привычно устроилась ухом у него на животе, слушая, как гудит глубокий и красивый голос. - Продолжатель традиций Христофора Колумба? - В смысле – спешил в Индию, попал к нам?.. а почему бы и нет?.. Начинал он, я думаю, тоже не с кредитов у испанской королевской фамилии… так, по мелочам… то буфет у бабульки открывал, за вареньем лазал, то доску в заборе соседского садика с персиками… Он мечтательно гудел что-то ещё, я на секунду забылась и задремала. Проснулась от тёплого солёного душа – начинался прилив, ветер гнал вырастающие прямо на глазах волны на берег. Вилле недовольно отворачивал голову, брезгливо по-кошачьи отряхивал мокрые руки… он явно давно отполз бы подальше, если бы я не спала. - А-а, давай, вставай, - капризно протянул он, заметив, что у меня открыты глаза. – Пошли сохнуть. Мы долго сохли в кафе на набережной, «вампир» всё так же непитательно глазел на меня, фыркал, пускал глазами фейерверки, грыз дужку от очков и вообще привлекал к себе внимание общественности. Я поймала не один десяток откровенно завистливых взглядов в свою сторону. Знаю, знаю, ценю… - И вообще, - пригрозил мне Задунайский, вгрызаясь в сухарик. – Сегодня мы с тобой пойдём наблюдать грандиозное зрелище – гринвэлльский закат. - Заче-ем? – жалобно протянула я, вспоминая, как плохо вычёсывается из волос здешний мелкий песок. – Ты не романтик, Вилле! Не романтик, я тебе говорю!.. - Да, я циник и расчётливая скотина. Но очень люблю всё красивое. Не бойся, стихи я тебе рассказывать не буду. И на луну выть серенады тоже не собираюсь… просто закат здесь – это нечто… - Верю, - сдаваясь, буркнула я. – Но надеюсь, заодно рассвет ты не намерен встречать? Здесь по утрам холодно до ужаса… Пожал плечами, как-то неопределённо покивал. Вечером на пляже не было ни души, прибой был просто бешеный, очень громкий. Вилле выбрал на ровной каменистой площадке местечко посимпатичнее и уселся. Я легла рядом, слушать, как он гудит. К сожалению, прибой бесцеремонным «ф-р-р-р» вмешивался в беседу. Получалось это примерно так: - …зато решил, что так всем будет лучше: и я уеду… - Ф-р-р-р! - …заняться. И моя родня наконец-то вздохнёт… - Ф-р-р-р! - …убийственно хреново… собственно говоря… эй, ты меня слушаешь? – Он осторожно убрал с моего лица волосы и опустил голову. Я улыбнулась, полузакрыв глаза. «Слушаю… слушаю… что-то там про убийственные вздохи». Вилле обречённо рассмеялся, растягиваясь на песке, подложив под голову переплетённые на затылке пальцы. Он, скорее всего, уже понял, что говорить что-то, когда я в таком состоянии – бесполезно. Ну и ладно, пусть просто помолчит, а я вот послушаю его сердце и прибой… - Сьюзан? – наконец прогудел Задунайский, приходя в себя из состояния ленивой дрёмы. Я промолчала… когда он говорит что-нибудь, он дышит глубже, и сердце стучит чаще… Заката я не помню… может, его просто не было… - Довыделывалась! – с третьей попытки ему удалось произнести это слово правильно. Только ударение поставил на второй слог, отчего стало совершенно непонятно, что он хотел сказать… Я кивнула, тяжело оседая на обочину. Трава была сухая и жёсткая, неприятно колола голые ноги. - Ну и где мы, по-твоему? - Кажется, всё ещё в Соединённых Штатах… - А по-моему, ты заблуждаешься… - Мы хором заблуждаемся… целый день уже, - жалобно взвыла я, трагически выламывая руки. Вилле взвыл следом, потому что руки я ломала, оказывается, не свои … - А-а-агр-р, - с жуткой интонацией прорычал он, выдёргивая кисть из моих пальцев и усиленно тряся ею в воздухе. - А это опять была твоя идея, - рефлекторно подпрыгивая от испуга, отозвалась я. – Целиком и полностью!.. ему, видите ли, в городе экстрима не хватило! Ему нужен простор для его фантазии, сравнимой исключительно с больным воображением шизофреника-а!.. Мои жалобы постепенно переходили во всхлипы. Очень скоро я в отчаянии хватила сжатыми кулаками по пыльной траве и расплакалась. Вилле испуганно воззрился на меня, демонстрируя хвалёную мужскую растерянность при виде слёз. - О, Дьявол, - тихо выдохнул он сквозь зубы. Подвинулся и попытался приобнять меня за плечи. Пискнул на пределе слышимости, когда я от злости вывернула ему запястье. - За что? – теперь он сам, кажется, был готов заплакать. - За то, что привёл меня неизвестно куда, откуда и выхода-то нет совсем, одна пыль и кустики… за то, что выдул всю воду… - Я нечаянно!.. - А мне плевать, пить-то всё равно хочется! Не у одного у тебя похмельный синдром разыгрался!.. И за то, что при всём при этом ты не догадался захватить палатку и ре-пел-лент! – последнее слово я договорила, с жутковатым азартом хлопая себя по руке. Комар увернулся, и, сыто и довольно жужжа, улетел в сиреневую даль. Стало тихо. Только над ухом еле слышно шелестело его дыхание и куда-то падало со стуком сердце. - Прости, - подумав с минуту, ласково вздохнул Вилле. – Я не знал, что так получится. «Ещё бы ты знал!»… Он сделал повторную попытку обнять меня. Я не сопротивлялась, слишком устала. Так мы и сидели – в пыльной траве, под ярким летним солнцем, ещё немного пьяные после вчерашнего безумного вечера, когда нам обоим после трёх бутылок вина одновременно стукнула в голову мысль слинять с культурной стоянки и углубиться в дебри дикой местности вокруг Гринвэлла. Наверное, на утро в лагере обнаружили наше отсутствие… надеюсь, они не махнули рукой и решили хоть чуть-чуть поискать нас… Мы хором вздохнули. Лично я в тот момент давала себе обещание никогда в жизни больше не пить. Вина, тут же добавила я. В туристическом походе. В два ночи. Было очень удобно сидеть, уткнувшись носом ему в шею и тихонько сопеть, прикидывая возможные выгоды ситуации (пока не нашла ни одной, но мыслить упорно умела). Вилле зевал и вздрагивал, когда я сопела особенно усердно. - Пить хочу, - хныкнула я ему в тёплую пульсирующую артерию. - Пей, - он вытянул шею и негромко засмеялся. Не знаю, почему… мне просто ужасно захотелось это сделать… я жадно припала губами к его шее; он вздрогнул и замер, словно прислушиваясь к ощущениям. Мне понравилось так просто целовать его, переплетая свои пальцы со спутанными прядями его волос, чувствуя, как под губами горячо бьётся его кровь… такая тонкая кожа… Я встряхнулась и открыла глаза. Неожиданно стемнело: вокруг был тёмный шатёр его волос, выбираться из него не хотелось… - Эй, - ласково сказал он, переливая мутный ручей волос за спину. – Вампир здесь я, запомни. - А я не кусалась… - Но могла бы… Не стала спорить, только кивнула и отвернулась лицом к заходящему солнцу. - Эй, - опять сказал Вилле, зарываясь лицом мне в волосы. – Но я же всё-таки вампир… Этот закат мне тоже не удалось досмотреть до конца. Нас нашли так рано, что не дали выспаться как следует. Поэтому всю обратную дорогу я ворчала, Вилле сонно улыбался на моё ворчание, остальные не реагировали. Надо менять амплуа. В городе было жарко, впрочем, все только этого и ждали – сбросили с себя рюкзаки и походную одежду, и галопом отправились на пляж. Мы с Вилле переглянулись, кивнули друг другу и пошли есть мороженое. Он совершенно не умеет этого делать. Постоянно по уши пачкается в шоколаде и сливках, в волосах застревают крошки вафель, губы в джеме… живописное зрелище. Я, как ни билась, не могла понять, как он умудряется это сделать. Вроде бы когда ест – абсолютно чистый. А когда уже выкидывает обёртку в урну и оборачивается ко мне – опять совершеннейший хрюшка. Так я его и назвала в сердцах, оттирая со щеки шоколад своим носовым платком. Вилле стоял, безропотно принимая это издевательство. Впрочем, деваться ему было некуда – он же не мог ходить по улице перемазанным. - Уму непостижимо, как ты умудряешься так вымазаться… а-а, ещё и на носу карамель… нет, ну я так больше не могу… Довольно облизнулся, отобрал у меня платок и яростно потёр кончик носа. Я критически оглядела его лицо, повертев в стороны за подбородок, и, найдя результаты своего труда блестящими, улыбнулась с чувством выполненного долга. Вилле покусал ноготь, выбросил по рассеянности носовичок в мусорку и, взяв меня за руку, опять куда-то потащил. Когда на него находили подобные внезапные озарения, спрашивать его о конечной остановке пешего путешествия было бесполезно. Но я всё-таки попыталась: - Вставь на место мой сустав и поясни, куда ты меня тащишь, сейчас же. Ноль внимания. Только задорно тряхнул головой и увеличил скорость. Я болталась сзади него, как пустая консервная банка на хвосте у кота, подпрыгивала на неровном песке и по инерции едва не скрипела тормозами (зубами) на резких поворотах. Наконец он стал как вкопанный, я, памятуя ДТП в музее, попыталась увернуться от его спины. Не вышло, так что я с разбега влетела в него, обняв за талию, чтобы он не свалился от неожиданности. Вилле развернулся, умудрившись остаться внутри кольца моих рук, и улыбнулся. Мерзавец, запоздало подумала я, отвечая на его поцелуй… - Ну, и зачем ты меня сюда притащил? – отстраняясь и делая хмурое лицо, чтобы скрыть дрожь удовольствия, буркнула я. - Красиво, - пожал он плечами; оглянулся и добавил, - я сюда часто прихожу… - Зачем? – спросила я, по его примеру осматривая длинную цепь пологих холмов и море на горизонте. - Я уже говорил, что люблю всё красивое. А это место просто идеально… сядь сюда, посмотри. Правда, здорово?.. – не дождавшись от меня вразумительного ответа, продолжил, - а если пройти чуть-чуть на юг, открывается потрясающий вид на другую сторону залива. Не хочешь прогуляться? У меня зверски болели ноги после нашего вояжа по просторам лабиринтообразной пригородной зоны. Поэтому я сделала честное лицо и жалобно произнесла: - Пожалей меня, ценитель прекрасного, я вторые сутки плохо сплю… и ноги болят… Вздохнул и укоризненно посмотрел на мою обувь. Босоножки, кажется, покраснели. Я спрятала ноги под огромный булыжник, на котором сидела, и убитым взглядом пригвоздила Вилле к месту. - Что ещё случилось?.. – недовольно спросил он, присаживаясь на корточки и заглядывая мне в лицо снизу. – Что опять не так, а?.. - Всё так, всё, успокойся, - я не знала, что спросить. - Какой сегодня день?… - Пятница, 17 июля… а что? Наверное, я сильно побледнела. Задунайский испуганно схватил меня за руку и начал допытываться, что же собственно, случилось. Что я могла ответить?.. что завтра мы уезжаем? «Прощай навеки, моя синеглазая любовь, мы разошлись, как в пустыне караваны»?.. - Эй, ну что такое? – он требовательно сдвинул меня с камня, устроился сам и посадил меня на колени, развернув к себе боком. – Рассказывай. - У Джен и Ленни сегодня заканчивается практика. - Ленни… Ленни, - повторил он несколько раз, силясь вспомнить. – А, Ленни, тот симпатичный парень из музея. При чём тут он? - Я звонила родителям из гостиницы, когда ещё только приехала… потом у них кабель меняли… у меня послезавтра начинаются экзамены… они сказали: через день после конца практики Ленни и Джен. А я думала, что пятница ещё не скоро… - Вот проблема, - возмущённо и почти весело фыркнул он, поудобнее усаживая меня и водружая острый твёрдый подбородок мне на плечо. – Встретимся после твоих экзаменов. У меня есть твой адрес и телефон, работы пока не предвидится, думаю, не проблема будет погостить в твоём городе недельку. Там посмотрим. Его голос звучал успокаивающе, очень уверенно. Я улыбнулась и кивнула, теснее прижимаясь к нему. - А закат сегодня будет?.. - Будет, не будет… какая тебе разница?.. ты всё равно будешь занята… Дома меня с порога встретили истерические крики матери. Отец ещё во вторник уехал в Гринвэлл, искать меня. Экзамены у меня закончились два дня назад. Всё дело было в этих дурацких продлениях практики, о которых мои родители ничего не знали. Оба звонили мне без перерыва, но замена кабеля в гостинице затянулась, а телефонов у Ленни и Джен не было. На самом деле никакой трагедии не было, экзамены я сдала, просто позже, чем остальные, вот и всё. Но у родителей было стойкое предубеждение против дальнейшего развития событий в сторону моей личной свободы. Вилле скоро приехал, названивал мне каждый день по несколько раз. Родители решили, что мне лучше сидеть дома… Напоминало это историю о современных Ромео и Джульетте: длинные разговоры по телефону втайне от родителей («Какой Вилле??? Никаких Виллей!!!»), свидания в институте, прогулы, прогулы, прогулы… я удивлялась отсутствию «F»-отметок у себя в табеле. Он скоро облазил каждый уголок в моём городе и авторитетно заявил, что он хоть и больше Гринвэлла, но далеко не так красив и уникален. За исследование он был награждён самим небом: родители уехали в столицу штата по делам, оставив меня одну дома. Нашего соседа я не посчитала лишним, а зря… Это были самые невероятные дни в моей жизни… они были одним сплошным, непрерывным восходом, я то и дело удивлялась, как мне удаётся вставать вместе с солнцем. Солнцем я звала Вилле. Мы по целым дням могли просто сидеть рядом с телевизором, и, кормя друг друга с ладони попкорном, просматривать старые фильмы из папиной видеотеки. Или валяться в гамаках на лужайке перед домом и, глядя на облака, рассказывать друг другу разные истории. А однажды, когда весь день шёл дождь и я сидела одна дома, от скуки вытирая пыль со старых семейных фотографий, появился Вилле – мокрый до нитки, с лукавой и милой улыбкой и с гитарой… Когда приехали родители, я долго не могла понять, от кого они узнали о моём «чудовищном поведении». Пока не увидела из окна своей комнаты окно соседа и его любопытную рожу. Пневматическая винтовка была на чердаке, и, скорее всего, уже основательно проржавела. Пришлось удовольствоваться выразительным жестом и задёрнутыми занавесками. На следующей неделе все шикарные цветы на клумбах перед его домом волшебным образом повяли, машину кто-то старательно исцарапал гвоздём, а на двери написал аэрозольной краской «Лучшему зрителю года от благодарных деятелей искусства». А вскоре он вообще попал в больницу. Только представьте себе, какой-то хулиган облил крыльцо его дома подсолнечным маслом… Потом Вилле нашёл работу в Гринвэлле и уехал. Он обещал вернуться, как только всё утрясётся, и довольно часто звонил. Потом начал писать. Потом перестал. Сначала писать, потом и звонить. Я уже полгода не разговариваю со своими родителями. Соседу пришлось переехать в другой район города. На рассвете вставать никак не удаётся. Зато я каждый день выхожу на крыльцо и смотрю на закат. Не такое уж и грандиозное зрелище, если честно… (c) 2002 г. Впервые опубликован на Darktemple.4u.ru |
Инфо: Файлы: Фэны: |
